О творчестве Николая Колычева

[Наталья]

Лена! Друг Николая Колычева Евгений Ефремов vkontakte выложил видео исполнения Николаем песни "Дождинки". Мы об этом уже сообщали. Смотрите ссылку, повторю ее еще раз:
http://vkontakte.ru/video-14078_138056938?m=2.

[Наталья]

Новогоднее настроение от Николая Колычева!
("Свистнула" vkontakte у Ольги Лукичёвой).

* * *
Вот это луна!
Круглая да ясная!
Выглянешь из окна —
И не сводишь глаз с неё.
Звёзды — там, звёзды — тут,
Голубое крошево.
Лес — как белый петух
С гребнем обмороженным.
Ах, узор-перебор
С переливом тоненьким!
За узором — забор
Выгнулся гармоникой.
То ли снег, то ли хруст,
То ли с ветки — снега ком,
Пляшет во поле куст,
Топчет шапку сапогом.
Эх, раз! Ещё раз!
В жёлтый бубен полночь бьёт,
С хрустом крошится наст,
Под гармонь петух поёт
Мне ль сидеть взаперти?
Я ли эдак не смогу?
Сгинь, грусть, пропади
Вместе с шапкою в снегу!
А снег из-под ног
То вспорхнёт, то брызнет,
Ни смерти давно
Не боюсь, ни жизни!
Заржал овраг:
— Да кому ты нужен,
Такой дурак —
Ледяные уши!

С Новым Годом!

[Наталья]

Вот так теперь и живём. Николай выложил новое стихотворение на Стихире. Ольга Лукичёва (всё видит!) — тут как тут. Копирует стихотворение и публикует его vkontate. А тут уж и я подоспела. Моего времени хватает только на общение в Гостиной и в Контактах. Но есть ведь наверняка кто-то, и в "Контакты" не заглядывающий! Тогда пусть прочитает это у нас. Итак, новое стихотворение поэта — к Новому году:

* * *
Сор ссор
вымету из избы.
Год прошёл.
Спасибо за то, что был.

И пусть
Победы ценой утрат.
Пусть — грусть,
Я грусти своей — рад!

Пламя...
Свечи в полутьме треск.
Память...
Спасибо за то, что есть!

Тех — нет,
Далёко совсем иной...
Тени,
Спасибо, что вы со мной!

И здесь,
На милой родной земле,
Есть! Есть
Кого мне любить-жалеть!

Лет ход...
Но я уже не спешу.
Год...
Пройдёт —
Спасибо ему скажу.

[Ольга]

А вот и еще малюсенькая стихотворная рецензия на произведение "Дарю" Елены Анелель (там же, на Стихире):

Плачь, душа! Слишком многого хочешь...
Но в России все люди — созвучны.
праздник дни перепутал и ночи.
Вот и мучаемся.

С Рождеством Христовым всех!

[Ольга]

Новость от Николая Колычева: продолжается работа над стихотворной пьесой о Трифоне Печенгском — святом русского Севера.
----------

Обнаружила некоторые расхождения между содержанием печатного и электронного вариантов книги Н.Колычева "Гармония противоречий". В печатном варианте не оказалось некоторых стихов, в том числе — новых, в том числе — из числа моих любимых. Они — ниже.

* * *
Воет ветер. Воет неистовый.
Так развылся, что хочется каяться.
Послушайте маленькую исповедь
Шофера сельского хозяйства.

Мне бы сейчас донага раздеться,
А лучше — вывернуться наизнанку.
Товарищи, дайте возможность надеяться,
Что мне простятся прошлые пьянки.

Ведь, понимая вину свою жуткую,
Смывал я клеймо любителя водки
Тем, что шестнадцать часов в сутки
Рулил без оплаты за переработку.

Нет тракториста — на трактор садился,
Сам и грузил, и возил… Но ни разу,
Как ни старался, как ни крутился —
Этого не отражали приказы.

Порою устанешь до изнеможения,
В кровать бы только свалиться трупом.
А тут позвонит завклубом — Женя:
«Вас ожидает сельхозрокгруппа».

Сельский зритель — надежный поклонник,
И я, как будто артист известный,
Чешу на рояле и аккордеоне,
И под гитару пою свои песни.

А в час, когда выступленья закончены
И по домам расходятся зрители,
Я голосую на обочине
«За сердечность ночных водителей!».

В свете фар моя мечется тень,
Дождик каплет за ворот…
Это сколько же раз в день:
Город — Лувеньга. Лувеньга — город…

Верните мои грехи обратно!
Я ведь плачу за них недешево.
Даже на солнце бывают пятна.
В целом я — существо хорошее!

…Нынче в поселке около трети
Жителей шепчут вслед: «Алкоголик».
Но, почему-то многие дети
Кричат мне: «Здравствуйте, дядя Коля!»

От этого крика то зябко, то жарко.
Детская психика мне недоступна.
Им никаких я не делал подарков.
Чем же я смог подкупить неподкупных?

Уставший, задрипанный, грязный несносно,
Автобуса ждал я на прошлой неделе.
Вдруг, рядышком, стала девчонка-подросток,
Сказала: «Вы так замечательно пели
На вечере в городе…

И замолчала.
Шаги прошуршали все дальше, все тише.
Не много сказала. А вроде не мало.
Хотелось ответить — уже не услышит.

Из сумрака выползли страшные рожи,
Луна раскаленная — ниже и ниже…
Пьяница! Неисправим! Безнадежен!…
Ура! Заклеймили! Контора пишет!

Контора пишет приказы. Черт с нею!
Жизнь — и такая, как есть — прекрасна.
Нету улыбок — детских честнее.
Спасибо вам, дети, за каждое «Здравствуй»!

…Да что я каюсь?! Довольно каяться!
Я не старик, заждавшийся смерти!
Как ни клеймите — а мне улыбаются
В поселке дети.
И взрослых — две трети!

ПОДДВЕРНАЯ
Не знаю, ты лучше других или хуже.
Не спрашивай. И не кричи мне: «Не лги!». Я
За длительный срок твоего замужества
Забыл, какими бывают другие.

Я просто вышел из дому — наружу.
Там столько горя! Там все — неладно!
Не знаю, ты лучше других или хуже,
Впусти меня, я хочу обратно.

Ну, открывай же мне двери! Ну, же…
Здесь, на площадке — так гадко и мерзко.
Не знаю, ты лучше других или хуже.
Одна у меня ты и сравнивать не с кем.

Полно глумиться над собственным мужем!
Любишь? Не любишь? Сейчас проверим!
Не знаю, ты лучше других или хуже,
Зависит все от открытия двери.

Нет, я не пьянствовал. Я… Послушай,
Просто опять ключи потерял я.
Не знаю, ты хуже других или лучше.
Забыл. Я вспомню… Под одеялом…

Как бы тебя мне обезоружить?
Сказать «всех лучше»? Ты будешь рада?..
Главное в том — что я тебе нужен.
И ты мне нужна. А чего еще надо?

Не знаю, ты лучше других или хуже,
Я не хочу ни ругаться, ни спорить.
Мне бы под взглядом твоим, как под душем,
Душу омыть от чужого горя.

ЛУВЕНЬГСКИЕ СТРАДАНИЯ
Лувеньга-речка ,
Темна вода, не видно дна.
Желтою свечкой
На небе теплится луна.

И в хороводе
Опять звезда ведет звезду
Но не приходит
Миленок мой, напрасно жду.

Полночь уж близко,
Да некому сказать: «Люблю".
Желтые листья
Как слезы в воду ивы льют.

Сердечко бьется,
Знать, правду люди говорят:
Милый смеется,
Да только рядышком — не я.

Ой, что я вижу!
Зачем так видно при луне?!
Дроля мой вышел,
Да не один и не ко мне.

Дроля ты дроля...
Тебе любви моей не жаль.
В Белое море
Неси, река, мою печаль.
1987

ПОГРЕБОК
1
... Снова — лестница в бездну,
Мой сон повторяется мрачный.
С каждым новым похмельем
Все глубже таинственный бред.
Угрожая исчезнуть,
В туман погружаясь табачный,
Подо мной еле тлеет
Вечерний измученный свет.

И тоска о родстве
С каждым шагом нисходит на убыль,
Ни друзей не дано,
Ни любимой — прижаться к кому б...
Угасающий свет
Превращается в вялые губы,
Увлекает на дно
Поцелуй отцветающих губ.

Где-то там, на земле,
Милый город над речкою Нивой,
Где-то там, на реке,
Сам я — молод, удачлив, здоров...
Ниоткуда во мгле
Возникают столы цвета пива,
И — невидим никем,
Я бреду меж рядами столов.

Вижу лица... Глаза...
Словно в пенистых кружках —
Хмельно в них.
Чей-то взгляд безнадежный:
"Неужто никто не плеснет?"
В покаянных слезах
Что-то нищему шепчет чиновник,
И разгульный художник
Российские песни поет.

Что за страсти вокруг!
Обнимаются! Спорят! Скандалят!
Сколько судеб жестоких
Судьбу оплетают мою...
Я бреду мимо пьяных подруг
И дедов — при медалях.
И в поэте, уткнувшемся в стойку, —
Себя узнаю.
2.
Просыпаться — невмочь!
Голова — словно кружка пивная.
Под кроватью убогой
Едва отыскал свой сапог.
Будь ты проклята, ночь!
Вспоминал или спал я — не знаю.
Но шагают похмельные ноги
В пивбар "Погребок".

Мимо "Белого дома"...
Мне страшно...
Какая болтанка!
Хороша ты, пирушка,
Да только похмелье — не мед.
Я кошусь, с думой темной
На башню
Победного "Танка":
"Вот сейчас повернет свою пушку,
Да вслед — как пальнет!"...

Ах, скорей! Ах, скорей!
На глаза б не попасться знакомым.
Мимо почты, дворами...
Теперь остается чуть-чуть.
Скрип железных дверей
Разливается сладкой истомой,
Обещая заранье
Утешить хрипящую грудь.
3.
Кружка — с шапкою пенной!
Спасибо, Наташа и Люба!
Жизнь — опять — в лучшем свете!
И, вроде беда — не беда.
Пусть светильник настенный,
Изображающий губы,
Поцелуями метит
Несчастных, пришедших сюда.

К черту! К черту угрюмость!
Ведь повода нет для печали.
Можно денег занять,
Разве мало кто может помочь...
И не хочется думать,
Что так хорошо — лишь вначале.
Впереди у меня
Пьяный вечер и страшная ночь.

... Снова — лестница в бездну.
Мой сон повторяется мрачный.
С каждым новым похмельем —
Все глубже таинственный бред.
Угрожая исчезнуть,
В туман погружаясь табачный,
Подо мною алеет
Вечерний измученный свет.

И тоска о родстве
С каждым шагом нисходит на убыль.
Ни друзей не дано,
Ни любимой, прижаться к кому б...
Угасающий свет
Превращается в вялые губы,
Увлекает на дно
Поцелуй отцветающих губ...

Надоело глядеть
В зеркала на похмельную рожу!
Нынче мир так жесток!
Ох, намнут за долги мне бока.
Надоело балдеть.
Брошу пить. Обязательно брошу!
И приду в "Погребок".
И...
Пивка! И — пивка — для "рывка"!
1995

РОДИНА, ДАЙ МНЕ ДОПЕТЬ!
Родина! Что же мне делать, скажи?
Жизнь моя "бекова"! Некуда — хуже.
Мне уже негде и не на что жить.
Родина, разве тебе я не нужен?

Родина! Нет ни кола, ни двора.
Родина! Что в этой жизни хорошего:
Каждая ночь — ожиданье утра.
Бегство назад — в безвозвратное прошлое.

Местная власть... Да центральная власть...
Власти не властны над нашими бедами.
Родина, разве ты предала нас?
Родина, разве мы все тебя предали?

Нет, не виновны земля и народ!
Как не виновны ни небо, ни море.
Я — сирота среди тысяч сирот.
Я — горемыка средь общего горя.

Родина, милая! Брошенный я!
Не отвергай, пожалей и прими меня.
Город родной! Кандалакша моя!
Детство свое окликаю по имени.

Вспомни меня, дорогая земля!
Некуда больше заблудшим стопам идти.
Город родной! Кандалакша моя!
Вспомни меня — я кричу твоей памяти.

Господи! Как эту жизнь понимать?
Мысли — нечесаными волосьями.
Ты ж, Кандалакша — мне будто бы мать!
Я ж сирота, если мать меня бросила.

Нива! Моя дорогая река!
Вспомни меня! Я прошу этой милости.
Сколько на древних твоих берегах
Перемечталось и перегрустилось мне!

Речка, родная... Как сердце болит!
Взгляд не находит знакомого тополя...
Позарастали тропинки мои,
Люди другие тропинки протопали.

Знаю, нигде меня нынче не ждут,
Родина, милая, как не отчаяться!
Я вдоль реки — до залива — бреду...
Все, что имеет начало — кончается

Родина, Родина! Дай мне допеть!
Я ли тебя не выласкивал песнями?
Может, сумею еще прохрипеть
Слово, которым все вместе воскреснем мы.
1997

ГОСТИНИЦА
Н. Князеву - Енскому
1
Ах, Мурманск! Все пути туда ведут,
Где ищет пятый угол ветер жуткий.
Вот "Арктика" — привычный мой приют,
Где я пригрелся за пять-двадцать в сутки.

Усталый ресторан еще гудит,
Жду полчаса, покуда лифт приедет.
Швейцар надменно на меня глядит,
Как смотрят финны на него и шведы.

Хочу забиться в тихий уголок,
Хочу забыться от волнений света,
Но в номере сквозь пол и потолок
Все слышно. Ну, а стен — как будто нету.

Вчера всю ночь трезвонил телефон,
С какой-то Верой путали по пьянке,
А у соседей выл магнитофон
То по-английски, то по-итальянски.

А за другою стенкою кровать
Скрипела тяжко от двойной нагрузки.
И, если б я не поленился встать,
То б высказал им все на чистом русском.

А завтра надо денег одолжить.
Живу в роскошном номере отдельном,
В себе едва поддерживая жизнь
Двухразовым питанием в неделю.

В карманах — гробовая тишина,
Я, в зеркало взглянув — впадаю в ужас.
Ты не волнуйся за меня, жена.
И даром никому я здесь не нужен.
2
Бутылку на стол и стаканы,
И дверь на запор.
Для этого, право, порою бывают причины.
Хмельные слова...
Но, ненужный прервав разговор,
"Ямщик, не гони лошадей...", — вдруг запели мужчины.

Запели с любовью к своей необъятной стране,
Высокую ноту тянуть помогая друг другу.
И, требуя воли, в большом, — во всю стену — окне
Металась и билась огромная сивая вьюга.

"Ямщик, не гони лошадей..." — Эх, гудеть так гудеть!
В карман спекулянта всю ночь четвертные летели,
Ведь люди давно разучились без выпивки петь,
А как не запеть, если воют такие метели?

"Ямщик, не гони лошадей..." — Распахните окно!
Там в гриву небес пятернею вцепляется площадь...
И вдруг всем поющим послышалось сразу одно:
Заржала последняя в Мурманской области лошадь.
3
Жизнь мудра, и случилось лишь то, что случиться должно.
Но однажды кому-то доверчиво и безыскусно
Ты расскажешь об этом, и третьему будет смешно,
Оттого, что с тобой мне сегодня и скучно, и грустно.

За окошком гостиницы ветер так жалобно пел
О замерзшей земле, обо всей моей жизни беспутной...
Может быть, потому в эту ночь и пришел я к тебе,
Что хотелось тепла, и не просто жилья, а приюта.

Одинокая женщина, ты мне не сможешь помочь,
Я напрасно живу, чтоб однажды напрасно я помер.
Из ненужной любви вырастает ненужная ночь,
И напрасно пустует напрасно оплаченный номер.
1986


ВАЛИТОВ КАМЕНЬ
Михаилу Орешете
Ледяная волна каменистые гладит плешины.
Здесь — начало России. Лишь море — за краем земли.
Пять столетий назад отстоял эту землю с дружиной
Русский воин, карельский посадник Василий Валит.

Чужеземцев побив, он поставил для памяти камень,
Обозначив твердыней — твердыню: Российский рубеж.
Где искать этот камень? Стирается память веками.
Это страшно... Бездушье, безлюбье найдут эту брешь.

Человек забывает... Земля — поминает забытых.
Древний гурий соседствует здесь с пограничным столбом.
Может, гурий — и есть неотысканный Камень Валитов?..
Знает холм каменистый, в молчанье упершийся лбом.

Что за сила меня заставляет ходить здесь по кругу?
Словно я потерял дорогое, родное, свое...
Кольца вбиты в скалу — швартовались ушкуи и струги.
Вот останки фундаментов — значит, стояло жилье...

И, как будто не ветер, а стрелы каленые свищут,
И не волны холодные плещут, а лязгает сталь...
И я верю почти, что Валитово здесь городище.
Может быть, ошибаюсь, но так ошибаться — не жаль.

Можно сжечь письмена, но судьбу из народа — не вычтешь,
Души предков в незримом строю, средь пришедших взамен.
Древний каменный гурий и нынешний столб пограничный
В неусыпном дозоре стоят на лобастом холме.


* * *
Я не верю в то, что мясо лишь да кость в нас.
Отчего же мы подолгу ввысь глядим,
В час ночной, когда до горизонта Космос
Распахнет рубаху неба на груди?

Как огромен мир! Как мудро он устроен!
Дай нам Бог понять однажды, как он прост.
Почему, всегда, когда глаза закрою,
Вижу тьму и точки света?.. всплески звезд?

Говорят, что бытие рождает разум...
Но все чаще, вдруг дыханье затая,
Я заглядываюсь в небо звездоглазое
И не верю в неразумность бытия.


* * *
О, как луна пронзительна в мороз!
Стволы берез во тьме белы, как свечки.
Блестящий плеск крещенских ясных звезд
В крестообразной проруби на речке.

Печенгский монастырь... В таких местах
Свет святости струит сама природа.
Над прорубью — игумен Аристарх,
Серебряным крестом светящий воду.

Да расточится тьма! Исчезнет зло!
Глоток студеный сердце согревает...
Бывает так, что и в ночи — светло,
И в стужу на душе тепло бывает.
1999


* * *
Что случилось со мной?
Я тянусь к золотым облакам.
Я хочу раствориться,
Став лесом, и речкой, и полем...
Ни решеток, ни стен.
Ни цепей по рукам и ногам...
Почему же мне, вольному.
Затосковалось по воле?

Я свободен?
Но мной
Управляет разумная рать.
Что ж, видать, поделила
Природа не поровну разум.
Даже если и так...
Но, прошу вас, не надо "влиять"
На цветы, что цветут
На лугу
Безо всяких приказов.

Я ведь тоже — природа,
Как ветер, как лес, как трава...
Мне ведь срок драгоценный
Не "сверху", а свыше отпущен.
Есть великий закон,
Он сильнее, чем "долг" и "права".
Жить и делать добро —
Это наша забытая сущность.

Но опять на меня
Чья-то глупость надела узду.
Распрягите, прошу вас,
На большее хватит мне духу.
А когда станет трудно,
За помощью сам я приду,
Как приходит зимой
К человеку зверье в голодуху...

Что случилось со мной?
Я с тоскою гляжу в небеса.
Жить и делать добро —
Это наша забытая сущность...
Я хочу ощутить,
Что живу я и думаю — сам!
Дайте вольному — волю,
Помилуйте грешную душу!


ЗАДЕРЖАННЫЙ
Дай, начальник, закурить и дай огня.
Не курить подолгу — трудно без привычки.
Там, в вещах, тобой изъятых у меня,
Погляди — и сигареты есть и спички.

Ты смеешься? Ну, посмейся, коль смешно.
Затянись, пусти колечко дыма ловко.
Издевайся, для тебя любой — говно,
Кто по прихоти судьбы попал в "нулевку".

Я стерплю, ты повыделывайся всласть,
Мне так горько, что уже не станет горше...
Говорят, что человека портит власть.
Эх, начальник, до чего же ты испорчен!

Как ты хочешь, чтоб я гладким стал, как шелк,
Чтоб, скользя, в любую щель вползал без мыла.
Ты в начальники по воле — не прошел,
Видно, масла в головенке не хватило.

Слышь, начальник, я хочу поговорить.
Хоть разок ответь по совести... Слабо? Да?
Почему нельзя с расстройства закурить
Человеку, потерявшему свободу?

Слышь, начальник, все мы люди на земле.
Объясни, мне интересно, даже очень,
Почему хотеть я должен в туалет,
Лишь тогда, когда ты вывести захочешь?

Я ж, начальник, вольным был — еще вчера,
Я ж, начальник, не отвык еще от воли!
Слышь, начальник, далеко ли до утра?
Эй, начальник, закурить-то дал бы, что ли...

Ты смеешься и молчишь. Глухонемой!
Не ответишь мне, и закурить не дашь, но
Как же ты идешь по улицам домой?
Мне по совести скажи, тебе не страшно?

Все проходит. Будет утро, будет день...
Может, следствие и суд... И путь далекий.
Будет воля! А тебе — всю жизнь — сидеть,
Если только не загнешься раньше срока!


КАМЕРА
1.
За спиною — лязг.
Нет пути назад.
Дверь. Стеклянный глаз.
Неусыпный взгляд.

Стены грубые.
Мир обрубленный.
Плачут досками
Нары жесткие.

Снег ли на дворе.
Дождь ли... Все равно.
Время в камере
Арестовано.

Дни теперь не в счет,
И ночей здесь нет.
В полумрак течет
Ядовитый свет.

И течет печаль
Бесконечная...
Ничего не жаль.
Не-че-го!

2.
Потеснись, дружок,
Дай-ка мне прилечь,
Тяжких дум мешок
Давит дуги плеч.

Ой, густа беда!
Все слова пусты.
Как я жить устал!
Кабы знал бы ты.

Не тревожь мою
Душу дошлую.
Ох, и душно мне!
Ох, и тошно мне!

Мне б покаяться,
Мне б совет сейчас...
Но тебя в глаза
Вижу в первый раз.

У тебя — свое,
У меня — свое...
Про мое былье —
Не с тобой вдвоем.

Если спросишь ты —
Промолчу в ответ.
До моей беды
Тебе дела нет.

Ты молчи. Молчи...
Не расспрашивай.
Лучше — пожурчи
Над парашею.

3.
Перемена мест —
Дело случая.
Что теперь я здесь —
Может, к лучшему.

Что ни дума — соль.
Что ни мысль — беда.
А на воле все
Думать некогда.

Разве мука — тут?
Разве радость — там?
Ведь нигде не ждут,
Ведь душа — пуста.

И нет места мне,
И не естся мне,
И не спится мне,
Мнятся лица мне:

Ложь продажных губ,
Пот продажных тел...
Не бывал я люб
Тем, кому хотел.

Где подруги те?
Где друзей толпа?
Кто-то ввысь взлетел,
Кто-то вниз упал...

Полно, кончено!
Все — в огне былом...
Жаль того, чего
В жизни не было.

4.
Отгорай былье —
Боль отчаянья.
Возвратись, мое
Изначальное.

Дай на мир взглянуть
С отчего крыльца.
Дай на миг уснуть
На руках отца.

... Помню, деревцо
Я сажал с отцом.
Стало деревом
Это деревцо...

Милое лицо
Доброй маменьки...
Я — как деревцо —
Ма-а-а-аленький...

Это дерево
Нынче срублено...

Зверю — зверево!
Жизнь загублена!

Как болит душа!
Отоприте дверь!

От себя сбежать
Я хочу теперь!

Жить! Любить! Дышать!..
Ой, беда, беда...
Некуда бежать!
Не-ку-да!


* * *
Россия, Россия!.. Какая таится беда
Во рвущем гортань, до поры не исторгнутом стоне?..
О, сколько несчастных, стыдливых ладоней — "Подай!"
Но меньше в кармане моем, чем в любой из ладоней.

О, русская дума! О, тяжкий дурдом на плечах!
Истерики улиц и судороги закоулков...
Гляди — мужики что-то в мусорных ищут бачках,
Гляди — старики, не стыдясь, подбирают окурки.

В глаза голодающим детям своим погляди!
Пойдешь воровать, а семью прокормить больше некак!
И вновь государство укравшего будет судить,
Сто раз обманув, донага обобрав человека.

Правители, где вы?! Спасите народа судьбу!
Позором и горем изранены русские души.
Свободу и гласность — подачкой — швырнули в толпу.
А сами — молчите. И — наглухо заткнуты уши.

И только порою пытаетесь что-то хрипеть,
Безграмотным словом блуждая в запутанной мысли...
Мы все понимаем, что отданы сами себе,
Поскольку в России от нас ничего не зависит.


* * *
Я б пошел домой. Только дом — не мой,
Обездомел я со вчерашнего.
Гость зашел ко мне, вроде с виду — свой,
Только сладко пел — не по-нашему.

Сам я в дом просил, сам я стол накрыл.
Гостю-страннику — место лучшее.
Я — и чарочку, и на хлеб — икры,
И мясца... И сижу, и слушаю...

Вдруг сказал он мне, что, мол, пить — грешно,
Не ведет спиртное к хорошему.
Самогонку я вылил за окно,
Брагу, пиво — в места отхожие.

Но опять укор: "Чем ты пашешь, друг.
Постыдился бы света белого!"
Он велел продать борону и плуг.
Слово сказано. Дело сделано.

Он достал вина. Он сказал: "Нальем!
Больно ты,— говорит,— по нраву мне!"...
Оказалось — грех, если пьешь свое,
А чужое пить — дело правое.

Обнимал он меня, расцеловывая,
Говорил о счастливом будущем.
Обещал мне рубаху новую!
Снял мою...
А взамен — дал рубище.

... И всего-то к утру осталося
У меня — лишь Господь да небушко...
И стучусь я в дом. Вдруг из жалости
Благодетель даст корку хлебушка.


* * *
Друзья, давно я понял, что почем,
Есть истины, каких не опровергнуть.
В квартире нашей попка-дурачек
Все повторяет за соседом сверху.

В квартире нашей странные дела,
Хотя семейство наше не из робких,
Мы побурчим порою по углам,
Но делаем все так, как скажет попка.

Ах птица, птица!.. Что ж ее ругать?
И вот я этажом поднялся выше.
Гляжу — а там такой же попугай,
И говорят, что так — до самой крыши.

Повсюду попугаи? Неужель?
Я поднимусь повыше, я узнаю.
Ведь где-то там, на верхнем этаже,
Квартира быть должна без попугая…

Мне снится, что по лестницам бегу,
Я просыпаюсь оттого, что брежу…
Давно жилец сменился наверху,
А попугаи по квартирам — те же.


* * *
Зачем, отбросив тяжкий груз познанья,
Входили мы сюда? Ведь столько раз
Шептали нам со сцены заклинанья,
Тем временем обманывая нас.

Был рад факир улыбчивому люду,
Который надувать — немудрено,
Который платит, чтобы верить чуду,
Пусть даже будет липовым оно.

Но как-то человек, вскричав: «Не верю!»,
Прочь выбежал у зала на глазах.
Не каждый встал, не каждый хлопнул дверью,
Но каждый усомнился в чудесах.

И, об успехах прошлого тоскуя,
Факир знакомый признавался мне:
«Профессоров по заклинаньям — уйма,
По чудесам — и подмастерьев нет».

И думал я: «К чему мне ваши званья
И ваших бормотаний темный лес?
Коль нет чудес от этих заклинаний,
Зачем мне заклинанья без чудес?..»

Все тот же цирк, как будто с прошлым встреча,
Все тот же зал, все той же рампы свет…
Факир со сцены заклинанья шепчет,
Мы — слушаем. Чудес покуда нет.


* * *
Запретный плод извечно сладок.
Мы, люди, падки на грехи.
Не жгла бы мать моих тетрадок,
Вовек бы не писал стихи.

— Сынок, ведь мы простые люди,
Не надо нам «высоких сфер»… —
Мечтала мать о сыне: «Будет
Механик или инженер».

Отец поглядывал угрюмо
И мне бросал порою зло:
— Каким заняться делом — думай,
А это, брат, не ремесло.

Мой сын — писака?! Это — слишком…—
Но только вечер на порог —
На кухне он читал нам книжки,
Иль пересказывал, как мог.

И не узнаешь человека —
Иные жесты и лицо…
Рос я, росла библиотека
Из книг, прочитанных отцом.

Поэтом может стать не каждый,
Но я желание таю,
Чтоб кто-нибудь, хоть раз вот так же
Прочел бы книжицу мою.

Как знать, на счастье, на беду ли
Ты жгла мои тетрадки, мать…
Куплю-ка дочкам я кастрюли —
И запрещу их в руки брать.


* * *
— …Ну, о чем ты можешь написать?
Не пойму… —
Я навсегда запомню,
Как с усмешкой глянула в глаза
На работе женщина знакомая.

Протянул я ей свои листки,
Проглотив комок обиды жгучей.
Прочитала.
— Хороши стихи,
Только сам-то ты других не лучше.

Если б сверхбезгрешный кто-нибудь
Так писал… А у тебя выходит,
Будто-бы указывает путь
Человек, увязнувший в болоте.

Помню, улыбнуться я хотел —
Получилась глупая гримаса.
Что ж, выходит, виноват я тем,
Что как все, что из костей и мяса.

Виноват, что в грезах голубых
Виден ей Поэта образ хрупкий.
Для нее слова мои грубы
И весьма сомнительны поступки.

Был не идеально я побрит,
И костюм давненько не утюжен…
Ей ведь невдомек, что там, внутри,
Есть все то, что не нашла снаружи.

Не виню ее и не кляну.
Путь познанья человека труден.
Как легко вас, люди, обмануть.
Как легко в вас обмануться, люди!

Ведь порой в себе такую ложь
Внешность идеальная упрячет…
Я на тех, с кем я живу, похож.
А зачем мне выглядеть иначе?


* * *
Пятиэтажки дразнят желтым светом,
А мне жилплощадь позарез нужна.
Несчастные мои тринадцать метров:
В них я, ребенок, теща и жена.

Вот так…
А впрочем, разве это горе?
Ведь от коротких приступов тоски
Спасенье есть в холодном коридоре
(Мой «кабинет». Я там пишу стихи.)

Иной, трудясь и мучась ищет тему,
А мне определенно повезло:
Нет, не в помойку выльется — в поэму
Вон то, в углу, помойное ведро.

Под снос — не скоро. Наша хата — с краю,
И очереди ждать — не ближний свет.
Рискуя жизнью, мой сосед шагает
В скрипящий коммунальный туалет.

Давай, душа, трудись в ладу с глазами,
Подсказывай слова карандашу…
«Пиши о жизни,— мне вчера сказали,—
О том, что видишь…»
Вот я и пишу.


В ГОСТЯХ У ДРУГА
Колонка…
Низкий дом у моря.
Калитки скрип
И лай в ответ…
О, память — сладкая неволя
Прошедших лет,
Веселых лет!

Не зря с собой я нес надежду,
Не зря шагалось мне легко.
Здесь все как прежде,
Все — как прежде…
Лишь юность где-то далеко.

— Привет! —
Рука сжимает руку,
Плеча касается плечо.
И вот опять сижу я с другом.
Молчим. А говорить о чем?

О том, что всех настигнет старость?
Что зарастает все быльем?
Спросил он:
— Принести гитару?
— Неси,— ответил я,— споем.

Как пел он раньше! Чисто, звонко,
Про «клен опавший», «листьев медь»…
А все хлестал из-под колонки,
Чтоб «под Высоцкого» хрипеть.

И подпевали мы с охотой,
Подделывая голоса…
И начиналась жизнь «как кто-то»,
Когда бы надо «сделай сам».

Гремело «р» на слове «нер-р-рвы»
Достойно всяческих похвал…
Дешевой копией шедевра
Не заменить оригинал.

…Сгорел закат.
Густы потемки.
— Спой.—
Захрипел.
— Да нет, не ту…—
Он долго пил из-под колонки,
Смягчить пытаясь хрипоту.


* * *
Давай-ка Память, глянем во вчера,
Чего-нибудь из прошлого включи нам…
Учила в детстве мать меня не врать,
За правду биться в кровь меня учила.

Учила мать беде в глаза смотреть…
Я верил ей, как верят мамам дети.
О, как хотел я в детстве умереть,
Чтоб люди стали счастливы на свете!

Но осыпались листопады дат,
Но странно изменялся мир с годами.
Меняли все — названья городам
И улицам. И лозунги над нами.

Я ж в хороводе школьных сентябрей
Метался между истиной и ложью.
А мать уже учила быть хитрей,
И незаметней быть, и осторожней.

Еще горел я праведным огнем
И потому не знал, куда мне деться,
А близкие — кто словом, кто ремнем —
Пытались выбить все, что дали в детстве.

В те годы вдруг пошла в загул страна.
А рос я по соседству с магазином
И приобщался очень интенсивно
К культуре потребления вина.

Давным-давно на белом свете нет
Всех тех, кому «спасибом!» в морды грянуть
За то, что закурил я в десять лет,
Ну, а в тринадцать — был замечен пьяным.

Ты удержать меня пыталась, мать,
Но что доступно — не отнять запретом…

И шла страна за власть голосовать,
А про себя шептала: «Власть — Советам!»

И к горлу подступал соленый ком
От всех речей о совести и долге…
Мы ехали в автобусах — битком,
А власть, о нас пекущаяся,— в «Волге».

Лезть на рожон? Какого же рожна?
Я видел, как другие больно бьются…
В России наступали времена
Запутанней всех войн и революциий.

Реформы, съезды, митинги… На кой?..
Я чувствовал, что лучше жить не станут
Ни те, кто строил БАМ и Уренгой,
Ни те, кто гиб в песках Афганистана…

…Достались им хибары да могилы,
За веру, за поруганную честь…
Мне все больней смотреть на то, что было
Сквозь тот позор, который ныне есть.


* * *
В чужом лесу, дождем намочены,
Дороги шум уже не слыша,
Мы вышли к брошенным вагончикам —
Какая б ни была, но крыша.

Вошли в один, шурша чешуйками
Стекла, что на полу разбито…
Стол, ящики, труба «буржуйкина» —
Ненужный хлам, людьми забытый.

И друг сказал: «Вот мощь державная!
И глушь не разлучает с нею…»
Корячилось железо ржавое,
Струились черных шлангов змеи.

По лесу шумно капли тыкали,
Места грибные отмечая.
Хоть мы сидели за бутылкою,
Я напишу — за чашкой чая.

Казалось, все вокруг — из прежнего.
Как странно нынче шутит леший!
Висел плакат с цитатой Брежнева,
Каким-то чудом уцелевший.

Во что ты веришь? —
Но товарищ — нем.
И я молчу. Обоим — тошно…
Мы вязли в думах о теперешнем
От этого свиданья с прошлым.


* * *
Быть честными клялись, страдая ль, бедствуя…
Но жизнь нас все же выучила врать.
Здороваемся шумно с другом детства.
Он — мне не рад, а я — ему не рад.

Пошевелили прошлого подробности
И думаем: чего сказать еще?
Он ждет, когда придет его автобус,
Мне хочется, чтоб мой скорей пришел.

И тянется ненужная беседа,
Итог которой ясен наперед:
Совру, что в гости я к нему приеду,
А он, что будет ждать меня, соврет.


ПЕТРОВИЧ
— Опять сорвал работу!
У! Зараза!
Все! Премии тебе — считай, что нет!
С обеда — в рейс,— орет директор базы,
А это значит, что прощай, обед.

Стою, краснею, отвечать не смею,
А он ревет, как раненный медведь.
Ему плевать, что я не все умею,
Раз сел за руль — обязан все уметь!

Да я бы сам, наверно, разозлился
И не такое, может быть, сказал…
Вчера с коробкой целый день возился
А нынче — отказали тормоза.

Но улыбнулся мне Петрович, слесарь:
— Давай, сынок, расстраивайся впрок.
Ведь этому проклятому железу
Уже пятнадцать лет, как вышел срок.

Тебе годков-то сколько?
— Восемнадцать.
— Ну, шоферов набрали! Детский сад!
Когда грызут, то надо огрызаться.
Иначе будешь вечно виноват.

— Но я ж, того…
— Чего?.. Мели, Емеля!
Дать палку? Может, сам себя побьешь?
Неужто ты машину за неделю
Так ухайдакать смог, ядрена вошь?

С обеда — в рейс?.. А жрать, поди, охота?
Иль от расстройства голод нипочем?
Беги в столовку, ложкой поработай,
А я тут поработаю ключом.

Чего стоишь? Никак оглох от взбучки?
Беги, кому сказал, ядрена вошь…
— Петрович, милый, я тебе с получки…
— Дурак, получку — мамке отнесешь.


ПОПУТЧИК
Он стоял на подъеме
Как видно — не местный,
Проходящим машинам махал без успеха.
С незнакомцем всегда говорить интересно,
А попутчики мне — никогда не помеха.

Сел, поехали.
Он закурил сигарету:
— А погода-то нынче дрянная, не так ли?
Говорят, здесь неделя тепла за все лето? —
Я поддакнул ему…
И дурак, что поддакнул!

Он вдруг начал ругать все ухабы и горки,
Клял он сопки и сосны, летящие мимо…
А я зубы сжимал,
Было больно и горько,
Словно гадости мне говорят о любимой.

Как хотелось вскричать:
«Замолчи, ты, зануда!»
Мышцы сжались в комки под одеждой упруго…
Ну, откуда он взялся, такой…
— Ты откуда?
Что ответил — не помню, откуда-то с Юга.

Есть там где-то село, окруженное полем,
Дом с верандой, семья…
И туда он вернется.
Там сады, виноградники, теплое море…
Так какого же черта сюда-то он прется?

Я спросил у него.
И развел он руками,
И блеснула улыбка с вертлявым окурком:
— За богатствами Севера я…
За деньгами.
Как и все здесь.
А что, я похож на придурка?
И в молчанье доехали мы до поселка.
— Вылезай!
По карманам зашарили руки…
Уж не Север ли хочет купить за пятерку?
Чуть не плюнул в него:
— Убери, не на Юге.

[Наталья]

Спасибо большое, Оля, за такую щедрую, добрую порцию поэзии Колычева — и знакомого ("Попутчика", "Что случилось со мной" и др. не только читала неоднократно — наизусть знаю), и совершенно неожиданного, ошеломляющего. Некоторые стихи стали для меня полным открытием. Потрясающие образы!

Отчего же мы подолгу ввысь глядим,
В час ночной, когда до горизонта Космос
Распахнет рубаху неба на груди?

Ну, разве можно равнодушно прочитать эти строки? Прочитать и забыть?

[Ольга]

Вообще-то стихотворение, которая отметила Наталья, не новое.
В прежнем варианте оно выглядело так:

* * *
Может, всё-таки живет нездешний гость в нас,
Оттого-то мы подолгу ввысь глядим
В час ночной, когда до горизонта Космос
Распахнёт рубаху неба на груди.

Как огромен мир! Как мудро он устроен!
Дай нам Бог понять однажды, как он прост.
Почему всегда, когда глаза закрою,
Вижу тьму и точки света? …всплески звёзд?

Говорят, что бытие рождает разум…
Но всё чаще, вдруг дыханье затая,
Я заглядываюсь в небо звездоглазое
И не верю в невозможность бытия.

Публиковалось оно в "Снегах..." в 1997 году.
Но поэт посчитал, что в новом варианте стихотворение выиграет.

[Наталья]

Прочла и последний вариант, и предыдущий. Сравнила. Оказалось, что они абсолютно одинаковы, за исключением первых двух строк. Сначала у Николая было написано так:

Может, всё-таки живет нездешний гость в нас,
Оттого-то мы подолгу ввысь глядим...

Потом поэт переписал:

Я не верю в то, что мясо лишь да кость в нас.
Отчего же мы подолгу ввысь глядим...

Действительно, в последнем варианте больше твердости, уверенности в том, что кроме тела, есть у человека ДУША, что он предназначен для ВЫСОКОГО. Авторская правка принимается и приветствуется!!!

Конечно, Оля, я знаю, что стихотворение не новое. Новым оно стало для меня, потому что я его только что открыла. Уже давно пришла к выводу, что сборники любимых поэтов недостаточно прочесть один раз, как какой-то дешевенький детектив. Надо читать и перечитывать, и каждый раз будешь открывать что-то новое, если только это настоящий поэт. Николай Колычев и Геннадий Иванов — поэты настоящие. Татьяна Борисовна Фабрициева очень хорошо написала об особенностях их поэзии на ветке "О творчестве Геннадия Иванова". Загляните.
Для ленивых копирую сюда то, что написано ею про Николая:

Шли годы. В кандалакшском литературном гнёздышке вылупился новый поэт. Тоже ясноглазый, но далеко не спокойный. Теперь уже маститый и широко известный Николай Колычев. И так же, как первые стихи Гены Иванова, навсегда остались в душе ранние строчки Колычева. Те, где «северный лес, как книга», «в нём тропинки — закладки к сказкам» , где Север, «север — камней владыка», «твёрдо-каменно-каменистый» и где корявые сосны напоминают йогов — всё то, что порадовало и удивило в строчках начинающего поэта.
Сейчас эти два прекрасных поэта идут различными путями, но одинаково успешно. Николай, взвалив на свои плечи все Российские боли, продолжает гражданскую линию лирики Некрасова, Есенина, Рубцова и делает это прекрасно, сжигая самого себя. А Геннадий Иванов остаётся верен лирической классике, идущей от Пушкина, Ахматовой и продолженной так называемыми «тихими» поэтами.

[Наталья]

Выше процитировала то, что написала Татьяна Борисовна Геннадию Иванову про Николая Колычева.
Геннадий (см. на его веточке) ответил ей, и, конечно же, насчет Колычева не промолчал.
Цитата (теперь уже от Геннадия Иванова):

Коля Колычев — певец Севера. Настоящий и, как нынче говорят, классный. Кандалакша должна его ценить и думать, что придёт время — и его имя будет в Кандалакше увековечено. И грустно будет, если потомки увидят нынешнее небрежение к такому таланту, он ведь плоть от плоти Кандалакши. В нём даже Кандалакши больше, чем её в самом городе и окрестностях, потому что слово имеет свою особую глубину.

[Ольга]

Здорово сказал! Справедливо!